Успехи и провалы ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Воспоминания одного из руководителей

Илья Лихтарев (род. 1935) – человек, который принимал непосредственное участие в руководстве по ряду мероприятий в ходе ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС в 1986 году. Ученый, который в разгар кризиса прибыл в Украину уже профессором, и создал тут целую отрасль по измерению содержания радиоактивных элементов в теле человека, начиная с 1986 года вместе со своими помощниками и последователями измерил почти 1,5 млн людей, составив точные карты  уровня загрязнения по каждому километру Украины, включая не только Зону отчуждения, но и практически все регионы страны, где проводились измерения людей.

Как ученый, Лихтарев принимал участие в совещаниях на наивысшем уровне, помогал разрабатывать стратегию ликвидации последствий аварии, создал целый научный институт для мониторинга уровня и масштаба поражения людей радиацией  и напрямую контактировал с самыми разными людьми, принимавшими участие в процессе.

Наше интервью посвящено самому драматическому моменту – событиям весны-лета 1986 года, непосредственным свидетелем которых был ученый.

"Сотни облученных людей привозили в Ленинград и Москву на самолетах, борт за бортом"

 - Когда вы узнали про аварию на ЧАЭС? Где вы были?

 Я был в Ленинграде. Я там работал, успел к тому времени защитить докторскую диссертацию, стать профессором, воспитать два десятка кандидатов наук, написать книгу, одним словом – школу создал. В своей области – дозиметрии, то есть – науке измерения облучения радионуклидами у человека.

- Какая была обстановка в тот момент, 26 апреля, там?

Никто ничего не знал!

- В Ленинграде?

Совершенно! Если и знали, то в Москве и то не все. В Ленинграде не знал никто и ничего. Советское правительство все тщательно скрывало. Так произошло в 1947 году в аварии на речке Теча, где сбрасывали радиоактивные отходы в реку и люди пили воду… Скрыли это. Потом была авария в 1957 году в Киштыме, когда взорвалось хранилище жидких радиоактивных отходов из "Челябинска-40", города, параллельного Челябинску, закрытого города, где проживал чуть ли не миллион человек. Это поразительно, но села вокруг него удалось отселить и даже скрыть аварию, никто ничего не знал. Фантастика, но в ХХ веке это оказалось возможным – спрятать катастрофу и отселения миллиона человек, хотя радиоактивный след загрязнений от аварии был 130 километров…

- Аварию на ЧАЭС также хотели скрыть.

Абсолютно! Никто ничего не говорил! Впервые в Ленинграде, где я работал в Институте радиационной гигиены, мы узнали об этом не от наших, а от финнов!

-У Ленинградских институтов было сотрудничество с финскими университетами?

Финны дали нам сообщение, нашему институту о том, что у них подозрительно резко стал расти радиационный фон… На ЛАЭС, Ленинградской атомной электростанции, все были в шоке, потому что когда у них на приборах начал расти фон, они подумали, что это у них что-то случилось… А у них были до этого проблемы технические, один реактор был немного неудачный и постоянно "травил" радиоактивным йодом, и директор станции лихорадочно пытался установить, где у них там авария, то есть они, на такой крупной станции, метались, не знали, что случилось. А вот уже 3 мая меня выловили на моей даче под Ленинградом и отправили срочно в Москву, а затем – в Киев. Уже 6 мая я был в Чернобыле.

- Что вы увидели в Москве?

Три дня я занимался тем, что принимал участие в приеме и консультации людей, которых везли из Украины – очень радиоактивно загрязненных, сотни людей. Они поступали в клиники  соответствующие. Собственно, началось это раньше для меня – еще 3 мая в Ленинград прибыли два самолета с загрязненными людьми, два очень радиоактивных борта…

-Что это были за люди? Персонал станции, который там был при аварии? Эвакуированные?

Нет, первые, кого вы назвали, как я узнал потом, а эвакуированных еще не было. Это привезли рабочих строительных трестов, которые работали там же, на станции, рядом, строили пятый энергоблок. Они поступали к нам, мы их замеряли, потом они поступали в клиники, там им состригали грязные, очень зараженные волосы… Они все себя плохо чувствовали, были задавлены, перепуганы тем, как их раздевают, а рядом с ними ходят в защитных комбинезонах. Представляю, как им было страшно. Да, собственно, все были в шоке, но никто никому ничего не говорил. Я набираю номер замдиректора Института биофизики АН СССР, а тот мне – "Ильюша, не лезь в это, это не ваше дело, это вас не касается"… А потом, буквально через полтора дня, меня отправили в Украину.

"В Киеве царил страх и полное непонимание ситуации, руководство не знало, что делать"

- Расскажите о прибытии сюда? Что вы тут увидели?

Поскольку все мы были мало информированы, все, пока сюда не попадали, то я, прибыв, просто был поражен масштабами произошедшего! Маленький штрих – в советской армии было пять дивизий химзащиты, это были настоящие крупные соединения, призванные бороться с радиоактивным заражением местности в условиях ядерной войны. Так вот, все эти пять дивизий, были стянуты сюда. И когда едешь тогда, в мае 1986 года, едешь из Киева в Чернобыль, по обочинам стояли все эти солдаты в костюмах химзащиты, и никто не знал, что им делать, их всех сюда согнали… И только у Чернобыля, в зоне, им там нашли работу – они занимались дезактивацией – делом уже, по большому счету, совершенно бесполезным, конечно же.

- Почему бесполезным? Потому что ее начали проводить в начале мая, через неделю после произошедшего?

Да, через 9 дней! Когда прошли основные выпадения, но еще продолжались, и довольно солидные. Дезактивацию, скажем так, проводили между 10 и 20 мая. Но это просто поливали крыши домов, мыли улицы, снимали верхний слой земли, где было активное гамма-поле, но это были частные случаи, и, по большому счету, это ничего не давало и глобально на картину катастрофы не влияло.

- Расскажите, какая обстановка была в Киеве?

Такая же в чем-то, как в Москве. Мы там, в Москве, в эти три дня, что я был, с замминистром здравоохранения СССР тогда обходили больницы. Мне удалось уговорить его прекратить издевательства над людьми. Дозы у людей не были слишком большие, их там раздевали, они ходили по коридорам голые, а рядом бегали в масках и противогазах в костюмах химзащиты санитары… Мрак. В общем, эту панику мы как-то преодолели. По прибытии в Киев я обнаружил атмосферу страха в местном руководстве.

- Страха?

Да, все были совершенно перепуганы. Я прилетел, меня познакомили с министром здравоохранения Украины Романенко (Анатолий Романенко возглавлял Минздрав УССР с 1974 по 1989 год – ред.), затем было совещание в Минздраве, я там пару раз выступал... Атмосфера была полного непонимания ситуации, полной перепуганости! Причины на то были – в Украине банально не было специалистов по этой тематике тогда. Совершенно. И даже те ученые, физики, генетики, которые были, не могли многого сказать. В СССР все центры, которые были в этом деле компетентны, находились в Москве, Ленинграде, Челябинске, и немного Томске. Вот и все. Тут просто не были готовы к ситуации. В Украине при Минздраве, кстати, еще за два месяца до аварии был один инспектор по радиационной гигиене. Но за два месяца до аварии ее сократили. Такие вот были дела.

- Как обстояли дела с гражданской обороной?

Тут тоже был аврал. Гражданская оборона была полна самоотверженных исполнителей, но при этом в каких-то местах была такая неготовность, что просто слов нет. Например, кроме престарелых дозиметров ДП-5 из приборов ничего не было, но когда даже взялись за эти дозиметры, оказалось, что к ним батареек нет. И начали выискивать эти батарейки. Но! Тем не менее, надо сказать, что гражданская оборона имела хороший мобилизационный потенциал и она его использовала, что вместе с командно-административной системой в условиях критической ситуации позволяло действовать в некоторых ситуациях…

- На самом деле?

Ну вот пример.  26 числа днем было принято решение эвакуировать город Припять. За половину  суток нашли 1000 автобусов и на них вывезли до четырех часов дня 27 апреля все 43 000 человек из города за несколько часов. Феноменально. Приезжали бельгийцы, обменивались опытом, говорили, что у них так было бы сделать невозможно – эвакуировать целый город. Да и у нас сейчас невозможно – попробуйте менше чем за сутки достать 1000 автобусов, кто вам их даст? Ну а потом уговорить сесть в них, оставив все имущество, десятки тисяч человек… Правда, это едва ли не единственный пример, когда эта система работала хорошо. В Чернобыле, куда я прибыл для работы, я застал, как бы так сказать – полнейший бардак и неразбериху.

-Что там происходило? Кто там возглавлял работу?

Там руководила всем правительственная комиссия, которую возглавлял зампред совета министров СССР Щербина. Потом они менялись, ротация у них была. Комиссию возили в Чернобыль каждый день. Мы же там работали постоянно.  Как работали… Ну, руководство правительственной комиссии имело неограниченную власть. Все их распоряжения сразу спускались в совет министров УССР для выполнения.

"Часть людей эвакуировали из Припяти в еще более радиоактивное место "

- Расскажите детальнее об эвакуации Припяти.

Никто толком не знал, куда вывозить эти 43 000 человек. Часть колонны повернула направо, на Полесское, никто тогда не знал, что там как разу уже тоже выпадают радионуклиды и Полесское – одно из "грязных" мест. А вторая  часть колонны пошла на Киев и распределена по Киевской области.

- Сильно ли облучились  те, кто попал в Полесское?

Не сказать сильно, но свою дозу они получили. Особенно дети, которые получили удар по щитовидной железе. Кстати! В самой Припяти они получили очень малые дозы за время пребывания там. За полутора суток – от аварии и до эвакуации – они получили дозу в 2 бэр.

- Это много или мало?

Это очень мало. Для сравнения: смертельная доза, так называемая LD50/30 – это 400 бэр. Если человек получает 400 бэр, то он умрет в течение 30 дней с вероятностью 50%. Эту дозу получил персонал станции во время аварии, а также пожарники, которые приехали во время аварии  на вызов. Всего погибли 28 человек из персонала и пожарных от такой дозы. Это только в самом начале. Но, повторюсь, даже такую высокую дозу получили довольно немного людей.

- Тяжело было работать?

Я могу сказать так. Буквально с первой минуты, как я сюда приехал, надо было работать с утра до вечера. Необходимо было наладить массовое измерение людей на счетчиках лучевого измерения человека. Это комнаты из металла, внутри которых мерялись люди на специальных приборах на предмет содержания радионуклидов в организме. Производили все это тут, и в Харькове. Я обнаружил тут большой потенциал. Тут, в Украине, очень талантливые люди, и быстро удалось тут создать и новую базу, и даже новую школу. Сейчас, я могу сказать, тут уже выросла своя школа дозиметрии, которая ни в чем не уступает сейчас Петербуржской и Московской, а по многим результатам работы превосходит некоторые западные школы. Мы много работаем, например, с американцами - они в полном восторге.

- Вы начали работу, начали замерять  людей. Какой масштаб проблемы был?

В мире никогда такого не было ранее, и, надеюсь, не будет. Достаточно сказать, что только в наших, украинских базах даннях, хранятся данные об измерении 1 млн 300 тыс. людей на счетчиках всего тела, а это очень сложная система.  До сегодняшнего дня измерения продолжаются. Но нельзя говорить, что каждый проверенный – облученный.

-Сколько серьезно облученных, кроме персонала и пожарников было у вас тогда, в 1986-1987 гг?

Слово "серьезно облученный" – бытовое. Серьезных было немного, и в основном – среди ликвидаторов. Их гораздо меньше, чем казалось бы. У нас несколько сотен тысяч ликвидаторов в медицинском реестре, среди них серьезные дозы получили не более 50 000 человек. И то, если ты получил дозу меньше 100 бэр, то, конечно, у тебя увеличивается риск онкологических заболеваний, но прямых последствий нет, кроме, разве что, катаракты.

- То есть рассказы про мутантов, повышенный фон сразу за границей зоны, из-за которого якобы сразу можно погибнуть…

Это все бред собачий и социальные пугалки.

"Из зоны отчуждения выселили более 110 000 человек, только каждый сотый вернулся туда"

- Скажите тогда мнение касательно отселения 30-километровой зоны… В этом была необходимость?

В то время никто не знал, и не мог знать, как далее поведут себя выбросы и какое заражение попадет на ту или иную территорию. Авария имела свои особенности. Пожар в реакторе был высокотемпературный – температура достигала 2000 градусов Цельсия. А это означает, что тепловой факел с радиоактивными веществами мог подняться до самых высоких слоев атмосферы, а значит, будет большая площадь поражения радионуклидами. Второе. Выброс радионуклидов был не разовым, как, например, в Киштыме, а у нас он продолжался более 10 дней. Сначала многие думали, что в разрушенном реакторе продолжается ядерная реакция, неконтролируемая конечно же. Но на самом деле она прекратилась сразу с разрушением реактора. В процессе горения реактора в атмосферу поступило  большое количество радионуклидов – продуктов деления урана и продуктов активации конструкционных материалов реактора.  Конечно же, топливо реактора тоже выпало, но оно было в тяжелой матрице, а потому осело недалеко – в 10-километровой зоне. В том числе плутоний и америций, которые в основном содержались в топливной матрице.

-А какие радионуклиды разлетелись, собственно, на далекое расстояние?

Их было много. Цезий-137, Цезий-134, Стронций-90, Стронций-89, Рутений-106, Родий-106, Церий-144, Церий-143, Ниобий, Цирконий, одного йода – пять изотопов! Пик их активности пришелся  в Киеве на 30 апреля – 1 мая…

- То есть, прямо на первомайскую демонстрацию.

Да. Нуклиды принесло с собой облако, касательно элемента - это был в основном ниобий.

- Возвращаясь к 30-километровой зоне…

Я о ней – суть в том, что никто не знал, куда пойдут облака, и какие изотопы где выпадут. Во-вторых, у нас не было картирования по каждому населенному пункту – где конкретно на каком километре сколько выпало. Зону детально откартировали лишь к 2000 году. Тогда никто в деталях ничего не знал.

Тогда эвакуировали всего из украинской территории зоны 92 000 человек, а если считать с белорусской частью – 113 000. Сейчас часть людей вернулась, в Зоне постоянно проживают более 1300 человек. Зона была сделана по радиусу 30 км от станции. Хотя, честно говоря, в ней есть районы, где относительно "чисто", зато за пределами зоны есть ряд районов, которые туда не вошли, зато весьма "грязные".

- Чем вы занимались тут?

 Пришлось создать тут дозиметрию, т.е. всю отрасль по измерению людей на содержание радионуклидов и возглавил ее здесь. Я сам родом отсюда, из Черниговской области, а карьеру сделал в Ленинграде. У меня там была своя школа, круг ученых, который я воспитал. А тут все пришлось начинать с нуля.  Всю службу, всю систему замеров, анализа, картографирования.

"В 10-километровую зону человек не сможет вернуться никогда"

- Вы включились в работу уже в мае. Ваше мнение, что необходимо было делать в ближайшие дни после аварии, и что было сделано не так?

Во-первых, сразу скажу, что с самого начала к такой аварии не был готов никто. Ни персонал станции, ни те подразделения, которые должны были участвовать в начальном реагировании. Сейчас аварийное реагирование совершенно на другом уровне. У нас это поставлено хорошо. Тогда оно было ничтожно, и, видимо, другим и быть не могло. У нас тогда доктрина даже была – "у нас реакторы безаварийные", и это повторяли, представьте, даже спустя два года после аварии на ЧАЭС. Второе – когда в аварию вовлекаются большие массы населения, необходимо проводить профилактику радиоактивного поражения. Например, йодную профилактику, от поражения радонуклидами йода, который живет буквально несколько часов и дней, в зависимости от изотопа. Она не была проведена… И что самое тут досадное – йодную профилактику изобрели именно в Советском Союзе. Я, например, был одним из разработчиков, нас было четверо, мы издали книгу по этой проблеме, вместе с Архангельской и Ильиным… Уникальная была книга! Американцы взяли ее, перевели на английский язык, и включили в обязательный курс изучения… И они разработали инструкцию по йодной профилактики. В итоге оказалось, что все страны вокруг это сделали, а мы - нет. У нас йодные таблетки для этой жизненно важной  профилактики производились лишь для атомщиков, спецвойск, подводников и так далее… Даже соседняя Польша – и та провела тогда же эту профилактику у 100% детей. Невероятно!

- Какие последствия этого?

У нас потом пошел всплеск рака щитовидной железы у тех, кто был детьми и подростками в 1986 году. Не сказать, что это была совсем катастрофа, поскольку это одна из самых легких форм рака и легко удаляется вместе с железой – человек далее живет на гормонах, но сам факт! Смертность от этой формы рака не превышает 7-10%. Вот для сравнения – остеосаркома, которая возникает, если ты с пищей проглотишь много радиоактивного стронция, не лечится, и летальна в 90% случаев…

- Какое будущее зоны отчуждения ЧАЭС?

Уже в 2000-м году 40% зоны были чистыми… Т.е. туда люди уже могли возвращаться, а скоро 30-километровая зона будет в целом относительно чистой... Но 10-километровая зона – не годится для жизни людей. Люди туда не вернуться никогда.

- Почему?

Потому что там выпал плутоний, период полураспада у него  - десятки тысяч лет,  и эта территория потеряна навсегда. А остальная часть зоны может, согласно постановлению еще 2007-го года, должна стать со временем биосферным заповедником. И это правильное решение. Единственное что – лучше бы сделать зону заказником. У заказника куда более жесткий режим посещения и куда больше ответственности за отстрел животных. В заповеднике все куда более лояльно.

Беседовал Сергей Костеж